Амэ-но муракумо-но цуруги

Вообще говоря, рассказ не вполне мой.
Соавторство с темной стороной
Всеволода Алферова, которая подает идеи
и служит первым критиком,
но предпочитает отмалчиваться.

Если завтра будет ясный восход, вчера не было прожито зря.

 

Холодный ветер обжигал щеки Георга, бился в лицо тугими струями. Здесь, над слоем густых курящихся облаков, уже зрел рассвет, и его блеск крыл медью стальной каркас башни. Гелиостаты, подпитываемые автономными аккумуляторами, уже развернули панели в сторону первых лучей, и иссиня-черная глубина элементов жадно впитывала зарю. Вскоре к шуму ветра присоединился вначале тихий и прерывистый, а потом все более мощный и ровный гул: лопасти ветрогенераторов вышли в рабочий режим. Башня встретила на своем веку немало восходов, но этот возвращал ей жизнь. И хоть земля под облаками еще не встретит сегодня свое утро, но уже завтра, когда энергии в резервных хранилищах будет достаточно, чтобы запустилась программа восстановления…

Завтра…

* * *

Этот путь начался давно, когда он впервые нарушил запрет предков и шагнул за порог пещеры демонов, опасливо всматриваясь в мерцающие в далекой темноте десятки глаз. Позади остались обереги и ритуальные подношения, позади оставался мир традиций и устоев, где каждый шаг был предписан правилом и каждый вдох сопровождался наговором. Что толкнуло его туда? Любопытство? Желание идти наперекор? Сейчас он уже не мог бы сказать наверняка, но это уже было неважно. Шаг был сделан, он взглянул в глаза чудовищ.

И чудовища отозвались, раскрыв свои тайны. Они терпеливо ждали рук человека все это время, бережно храня утраченное памятью, затертое шепотом суеверий. Их глаза были индикаторными огнями, их вздохи — шумом охлаждающих помп, они были слугами и помощниками, носителями знаний того времени, когда день так ярко отличался от ночи.

Что знал Георг до того? Ему говорили о золотом веке, когда не было голода и болезней, когда пища была в изобилии, а воды было так много, что в ней водились огромные, размером с целый ангар, звери. Ему говорили, что с небес смотрела богиня света и улыбалась людям и земле, и земля цвела под лучами ее улыбки. Ему говорили, что люди прогневили богиню, и она скрыла свое лицо за мертвыми облаками и больше ни разу не обращала свой взгляд вниз. И с тех пор сонный ветер над пустыней свивает тонкую пыль тугими завитками и вечно мерцают над головой бледные тучи.

Что же будет с нами? Как долго мы будем бродить от убежища к убежищу? Мы уходим, когда в чанах истощаются водоросли, а из бассейнов уходит вода, и возвращаемся, когда укрытие вновь готово дать нам приют. Но и убежища гибнут, их свет угасает и высыхают бассейны. Когда умрет последнее, где будет мы?

Так спрашивали дети у старцев. Старцы отвечали им, что избавление придет, когда благословленный богиней отыщет ее меч облаков и отворит небеса. До тех пор же людям суждено скитаться и молить, чтобы свет не гас и вода не иссякала. И дети покорно шептали слова молитв и наговоров, склонив головы во искупление древнего греха.

Но старые машины рассказали Георгу иную историю. Историю, в которой планета мчалась вокруг звезды, где люди повелевали стихиями, и стихии повиновались им. Там взмывали в небеса гордые города и огромные библиотеки хранили знания сотен поколений. И там же был страх, и жадность, и зависть. Из них рождалась ненависть, ненависть питала войны, взращивала еще больший страх. Этот страх гнал людей в подземные укрытия, где тщательно просчитанные циклы жизнеобеспечения должны были поддерживать их хрупкое существование. И именно страх друг перед другом заставил людей одеть планету в погребальные одежды пустынь, укрыть ее покрывалом облаков. Так жили они в страхе, дрожа под землей, пока высокие города рассыпались в пыль, пока страх не заставил их оставить собственную память, пока машины, лишенные поддержки, не стали выходить из строя. Тогда потянулись от убежища к убежищу печальные караваны, оставлявшие курящиеся следы в пыли и отгораживавшиеся от всякой тени нелепыми знаками и бормотанием.

И в этой истории была надежда. Шаг за шагом Георг осваивал утерянные знания, и суеверия прошлой жизни обращались детскими сказками, уступая место чертежам и формулам, словам и образам, которым не было место в тесном мире под серой крышей. Перед его глазами на экранах разворачивались солнечные батареи, вращались лопасти ветряков, мерцали датчиками щиты реакторов. И там же оживали иные люди: смеющиеся, поющие, творящие и надеющиеся.

* * *

Когда много дней спустя он вновь ступил на дымящую пыль пустыни, вместо прежних перевязанных лохмотьев, многие из которых и не предназначались быть одеждой, его тело покрывала прочная ткань походного костюма, найденного в запечатанном хранилище. Плечи оттягивал рюкзак, набитый инструментами и запасными частями, и панель ручного навигатора ясно указывала путь к ближайшей башне резерва. Все также сонный ветер стелился поземкой над мерцающей под фосфоресцирующими облаками тонкой пылью и бледные тени вырастали над барханами, но на этот раз впереди была по-настоящему достойная цель, еще одно старое предание, еще одно табу, которое нужно нарушить.

Не меньше недели ушло на освоение подземного комплекса, на диагностические процедуры и ввод кодов активации. В тусклом свете аварийных ламп Георг склонялся над запыленными дисплеями, шаг за шагом проверяя алгоритмы, отсылая запросы к оставшимся башням сети. Некоторые не отвечали, или окончательно лишившись энергии, или выйдя из строя по другим причинам. Но тех, что были готовы исполнить программу, оказалось вполне достаточно. Оставалось лишь дать системе достаточно энергии. Тогда началось его восхождение.

Оно не было легким, но близость свершения придавала сил. Временами старые пролеты лестниц с гулом срывались вниз, и Георг повисал на страховочных карабинах, цепляясь за фермы, пронизывающие вышку. Ему приходилось менять контрольные блоки и исправлять поврежденные кабели, и каждый раз, глядя, как старая деталь исчезает в пустоте под ногами, он ловил себя на мысли: хватит ли содержимого рюкзака до вершины?

На каждой площадке был новый ветер. Он все настойчивее рвался под куртку и все выше пел среди тросов. Но закрывая глаза во время коротких минут отдыха, Георг слышал в этом пении музыку высоких городов, хор победы, гимн радости. И вновь шел вверх.

Облака встретили его непроглядной мглой. Они залепляли маску, а их удушливое дыхание проникало даже через предусмотрительно надетый респиратор. Но немеющие от холода руки цеплялись за новые скобы, и ноги послушно следовали за ними. Вверх, вверх, все время вверх, даже если поднятая рука скрывается из виду. Вверху залог новой жизни и нового начала, поэтому вверх, и не стоит озираться и дрожать.

Вершина башни встретила его колоратурой ветра и куполом звезд. Георг лежал и смотрел, как над ним в вышине ровно и ясно горят созвездия, карты которых он читал в запретных подземельях. Скоро любой мальчишка сможет ткнуть пальцем в яркую звезду над головой, но этой ночью небо принадлежало лишь ему, и он жадно вглядывался в его великолепие – вечное и обретенное вновь.

Когда он наконец заменил поврежденные солнечные панели и залил подшипники генераторов восстанавливающим составом, восток уже начал тлеть. Взглянув в последний раз на светящиеся ровным зеленым светом индикаторы контрольной панели, Георг сложил руки на груди и, прислонившись к опоре, повернулся лицом к ветру и первому в его жизни восходу. Завтра, когда система накопит достаточно энергии, в туннелях вспыхнет яркий свет, оживут манипуляторы, заряжая реакторы так долго ждавшим своего часа топливом, и одна за другой башни начнут свою работу, рассеивая столь долго тяготевшие над миром облака, отвоевывая у пустыни место для новой жизни, засевая скрытые в хранилищах семена. И будут восходы, и дожди, и будут радуги, и яркий свет прогонит тени страха, чтобы люди смогли стряхнуть оковы пыльных заблуждений и встать во весь рост под новообретенным солнцем.

Подставив лицо первым лучам, Георг закрыл глаза.

Если завтра будет буря, значит, вчера был засеян правильный ветер.

* * *

Медленно затрепетали веки. Чувство тела постепенно возвращалось. Пульс стал отчетливее и резче, настойчиво стуча в виски, а дыхание потеряло ровную глубину. Георг открыл глаза и шумно выдохнул. Медитация была завершена.

Заходящее солнце за окнами золотило пики зеркальных башен, протягивая по полу комнаты длинные тени. Индикаторы освещенности уже включили скрытые лампы в режим слабой подсветки, рассеивая сумрак углов. Руки Георга сжимали запечатанный свиток, врученный ему вчера перед последним испытанием академии — видением о жизни.

Год за годом он шел к этому моменту, наполняя себя знаниями и умениями, изучая ошибки прошлого, погружаясь в собственный разум, чтобы изгнать из него призраков страха. Завтра он станет в очереди таких же выпускников перед своим наставником, и, протянув ему все еще запечатанный свиток, скажет:

— Ветер.

— Ветер, — эхом повторит наставник, открывая свиток и читая единственное написанное в нем слово. И, улыбнувшись уголками губ, протянет ему скрипку.

Тогда он встанет плечом к плечу со своими товарищами перед огромным залом, и, не сговариваясь и не имея нот, они начнут свою игру. И ветер скрипки Георга вольется в хор иных голосов, их мощная симфония разразится бурей, торжествующей и новой. И когда утихнет музыка, после мгновения тишины зал встанет, громыхая ответной бурей аплодисментов, приветствием новому поколению творцов, завершивших свое обучение.

Все это случится завтра с Георгом-мужчиной.

Потому что все, что должно было случиться с Георгом-мальчиком, уже случилось сегодня.

 
 

Понравилось произведение? Оставьте свой комментарий ниже — или поделитесь им с друзьями в социальных сетях.